«Каждое появление в Москве питерского театра АХЕ грозит скандалом, и нынешнее не подкачало. В антракте одни тихо млели, другие спорили, два заслуженных критика картинно одевались. Изначально спектакль отдавал авантюрой: в славном городе Питере откуда ни возьмись появились режиссер Джулиано Ди Капуа и аргентинская певица Габриела Бергалло, что само по себе напоминает дореволюционную гастроль «всемирно известного шпагоглотателя». Питерские бородачи из театра АХЕ впали от них в экстаз, приняли за своих и общими усилиями соорудили «инженерную танго-оперу» «Мария де Буэнос-Айрес». Понятно, что она по происхождению должна была стать белой вороной среди театральных премьер. Результат, как частенько у ахейцев, получился волшебный и неряшливый. Но душевный, как никогда прежде.
На наклонном подиуме с ямой в середине и у ветхой этажерки сбоку сцены происходит жизнь. Знойная красотка с набеленным лицом жарит лук, смачно курит, орудует машинкой для нарезания лапши на голове любимого мужчины, и лапша падает, задерживаясь на ушах. Нелюбимые мужчины в милых русскому глазу майках-алкоголичках расслабленно мечут ножи, толкутся, кидают вокруг пригоршни пахучего свежемолотого кофе и падают в никуда, то есть в яму. Действо ведет сидящий тут же на сцене танго-оркестр «Ремолино». Питерские профи в потертых пиджачках и шляпах наяривают Пьяццоллу как родного. Вослед оркестру танцует танго эксцентричная пара (редкий по темпераменту дуэт студентов Вагановской академии). Всю эту пеструю круговерть объединяет аргентинский испанский в сквозных репризах Ди Капуа и пении Габриелы Бергалло — Марии. Вот это пение — хриплое, утробное, ирреальное — поддерживает мистический и неочевидный, не читаемый без программки сюжет: Мария воплощает танго — танец, что жил, умер и вновь воскрес в Буэнос-Айресе.
Трудно вспомнить, где еще российские артисты так удачно «попали» в неродную среду; разве что в «Весне священной» японца Мина Танаки. Однако там сыграли свою роль культовая партитура Стравинского и мощная давно сложившаяся эстетика танца буто. Танго же превыше канонов ценит импровизацию, а русская инженерная мысль вообще не любит правил. Опера Астора Пьяццоллы уже препарировала судьбу танго как историю культа и национального характера. Ахейцы развили ключевую идею Пьяццоллы, только их жанр, конечно, совсем не опера, а высокий балаган. Высокий потому, что, валяя дурака по полной программе, они могут и умеют жонглировать смыслами. Едва покажутся классические аргентинские страсти, и р-раз — пафосная бархатная кулиса превратится вдруг в алый стяг тамошних че гевар. Только кофе и сигареты навеют думки про мачо-гаучо, и вот вам фавн на котурнах с копытами — нагишом, с гирляндой на причинном месте. Популярная история танго подана как миф, рассудочные инженерские фокусы обернуты мелодрамой. Когда бородач-ахеец с самым серьезным видом выводит в зал громадную трубу и клубы мокрого воздуха смешиваются в партере с запахом кофе и звуками аккордеона, это только по форме выстроенная интерактивность, а по сути ворожба. Заграничные гастролеры и инженерный театр АХЕ друг в друге не ошиблись — это ведь и есть настоящее танго».
Лейла Гучмазова